– Встать! Подойди к окну! Встать, я кому говорю, слизняк!
Владимир Дмитриевич медленно сел в кровати и оглянулся по сторонам. Шкаф, палас, тумбочка, стол… Утренний луч косо опускался через щель между портьерами, и пылинки беспорядочно метались в нем, как мысли в голове только что проснувшегося единственного обитателя государственной однокомнатной квартиры на третьем этаже, где разворачивались описываемые события. Обитателем этим был сам Владимир Дмитриевич, кассир в бухгалтерии завода «Маяк». Взгляд его медленно скользил по предметам обстановки, скромностью которой мог бы гордиться любой спартанец. Владимир Дмитриевич точно знал, что эта маленькая квартирка – единственное место, где никто не мог ему сказать «встань», или, тем более, «слизняк». Не то, что на работе, где вчера главный бухгалтер Воронова Елена Андреевна, смотря на него презрительно из-под белокурой своей челки, в ответ на вопрос о том, как выдавать зарплату, когда касса пуста, посоветовала выдавать из своих. А потом сказала: «Слизняк» и вышла из кассы, виляя ошеломительными своими бёдрами. Невольно Владимир Дмитриевич глянул на репродуктор. Оттуда доносились заключительные аккорды Государственного Гимна, и, после секундной паузы, бодрый диктор сообщил, что в Москве шесть часов утра. «Ну?», – нетерпеливо осведомился давешний голос. Звучал он так близко и явно, будто говоривший был рядом. Где-то совсем рядом, но уж никак не в репродукторе. Голос был хрипловатый и какой-то неприятно-тревожный, и когда он звучал, Владимиру Дмитриевичу казалось, что на него кто-то смотрит с прищуром, какой бывает у снайпера, следящего в окуляр за своею жертвой.
С детства Владимир Дмитриевич был очень приличным и дисциплинированным. Уроки он всегда готовил прилежно, учился на одни четверки и родителей слушался беспрекословно. Он привык, что если кто-то говорит «ну?», то, значит, будут наказывать, или отбирать деньги. Поэтому, дрожа коленками и озираясь по сторонам, Владимир Дмитриевич поднялся с кровати, подошел к окну и взялся за занавеску. «Не тронь!» – скомандовал голос, – «болван, засветишься, выгляни осторожно в щель». Уже не раздумывая над происхождением голоса, Владимир Дмитриевич безвольно посмотрел вдоль улицы, сначала налево, потом направо.
– Менты есть? – нервно прошептал голос.
– Нет, – неуверенно сказал Владимир Дмитриевич – не вижу…
– Одевайся. Надо спешить.
– Куда, – робко поинтересовался Владимир Дмитриевич.
– Заткнись. Ты бы такой разговорчивый был в день получки, когда рабочие тебя матом кроют. Чего стал, одевайся!
Владимир Дмитриевич одевался. Пальцы его от страха соскакивали, колени дрожали, а в животе что-то неприятно подкатывало и проваливалось, как когда-то в детстве, в страшные минуты общения с мальчишками из соседнего микрорайона. Подойдя к зеркалу, он увидел, что рубашка застегнута не на ту пуговицу, и все пришлось начинать заново. Голос подгонял и отпускал издевательские замечания. Владимир Дмитриевич был так потрясён происходящим, что мысль о неподчинении ему просто не приходила в голову.
– Ключ не забудь, – сказал голос почти дружелюбно, – а то снова будешь слесаря звать, как в прошлый вторник, болван. Возьми сумку. Давай-давай, шевели ногами, фраер. В «Садовод» поедем.
– Зачем? – неслышно прошептал Владимир Дмитриевич.
– За селитрой.
– За какой селитрой? – ничего не понимая уточнил он.
– За аммиачной конечно. Бабки взял?
– Вы кто? – отважился на вопрос Владимир Дмитриевич.
– Слышишь, ты, – угрожающе сказал голос, – еще один вопрос, и ты выпадешь из окна. Лифт вызывал!
Владимир Дмитриевич сглотнул и нажал на кнопку. Когда двери открылись, он машинально шагнул во внутрь.
– Ну-ка обратно! По лестнице пойдешь, да не топай, как боров, тебя в соседнем подъезде слышно. Лифт на шестой отправь.
Владимир Дмитриевич осторожно шел по ступенькам. Ноги его подгибались, а ладони стали влажными. Он подошел к парадной двери и взялся за ручку.
– Куда пальцами берешься, идиот, с тобой засыплешься раньше, чем скакнёшь. Вытри рукавом. Та-а-к. Теперь осторожно приоткрой дверь. Никого?
– Никого.
– Чудненько. Давай на остановку. И хватит со мной разговаривать, ушей вон сколько.
Тут Владимир Дмитриевич понял. Голос был у него внутри. Жутко стало так, что во рту пересохло и очень захотелось плакать. Он зашел в пустой троллейбус и сел у окна. Мимо, разгоняясь, поплыли дома и деревья. Редкие утренние прохожие спешили по своим делам и совсем не обращали внимания на Владимира Дмитриевича, несущегося навстречу тревожной неизвестности. Он с тоской смотрел в окно и слушал.
– Когда сойдем, не озирайся, как ненормальный. Не смотри прохожим в глаза. На ходу не оглядывайся. Не держи руки в карманах. Не иди быстрее всех. Ехать сорок минут, магазин открывается в восемь. Там есть киоск «Союзпечати», купишь газету, сядешь на остановке и будешь читать до открытия. Так никто не запомнит твоей вывески. Хотя, впрочем, там и запоминать нечего. Понял? И не трясись, от тебя весь троллейбус ходуном ходит.
– Понял – мысленно ответил Владимир Дмитриевич. Его и вправду трясло. Он вдруг понял, что голос задумал что-то опасное и антиобщественное, – скажите, зачем это всё? – умоляюще подумал он.
– Рано. Узнаешь, когда понадобится. А сейчас веди себя так, чтоб на тебя поменьше пялились. И без фокусов.
Последняя фраза прозвучала настолько зловеще, что у Владимира Дмитриевича на миг перехватило дыхание. Голос не унимался.
– Здесь тебе не в кассе на заводе. Делай всё молча и не тормози, а то шементом заметут. Видишь легавого – не дёргайся, хиляй спокойно, если есть маза, постарайся, не привлекая внимания, зайти в проходной подъезд. Если навстречу идет знакомый, сделай всё, чтоб он тебя не заметил. Чем меньше свидетелей, тем лучше.
Троллейбус наконец остановился у знакомого киоска. Владимир Дмитриевич вышел на остановку и, стараясь вести себя непринужденно, купил «Известия». Было без десяти восемь. Он сел на скамейку и стал читать. Буквы плыли перед глазами, сердце билось, как рыба на песке, и Владимиру Дмитриевичу казалось,что все вокруг на него внимательно смотрят. Украдкой он выглянул из-за развернутой газеты и с облегчением увидел, что на остановке больше никого нет, а продавец в киоске спит, уронив голову на конторку.
В «Садоводе» загорелся свет и продавщица изнутри загремела засовом. Владимир Дмитриевич встал и пошел к дверям, сворачивая на ходу газету. Голос молчал. Владимиру Дмитриевичу вдруг показалось, что никакого голоса не было, а просто он устал и перенервничал, так как вчера был день получки, денег не завезли, и ему пришлось выслушать много неприятных слов, как в адрес заводского начальства, так и в свой собственный адрес. Толпа у окошка не рассеивалась до половины восьмого, рабочие скандалили, стучали в стекло и грозили Владимиру Дмитриевичу физической расправой. Неприятные воспоминания захлестнули, и Владимир Дмитриевич остановился посреди зала, забыв, зачем он сюда пришел.
– Что стоишь, как истукан? – вдруг прозвучало, как в громкоговорителе.
Владимир Дмитриевич оглянулся по сторонам, потом посмотрел на потолок.
– Давай, двигай в отдел удобрений. Возьми пятикилограммовый пакет селитры и иди к кассе, – голос уже не издевался, а коротко и жестко приказывал, – заплати мелкими купюрами. С кассиршей не разговаривай. Как заплатишь, быстро сваливай и рули к метро. Поедем в «Юный техник».
Машинально подчиняясь, Владимир Дмитриевич взял тяжелый пакет, расплатился и побрел к метро. У метро он оглянулся по сторонам, выпил стакан газировки в автомате и, стараясь не смотреть на двоих милиционеров, скучавших у входа, зашел вовнутрь, роясь по карманам в поисках «единого».
– Дурак, тебя же контролер срисует. Давай через турникет, – отреагировал на непрофессиональные действия Владимира Дмитриевича голос, – думай впредь, что делаешь, – продолжал он наставительно, – спустимся, сядешь в последний вагон, пройдешь вперед, выйдешь и зайдешь в предпоследний, когда двери начнут закрываться. На следующей выйдешь и дождешься следующего поезда.Потом езжай до кольцевой, там пересядешь. Только не вздумай первым выскочить из вагона, с тебя станется.
Владимир Дмитриевич спускался по эскалатору, повторяя про себя инструкции.Его снова била крупная дрожь и ладони покрылись потом. Думать было некогда. Стараясь ничего не перепутать, он вновь и вновь прогонял в памяти маршрут. Выполнив все указания, он проводил глазами перрон «Чертановской» и сел в углу. – Открой газету. Нечего витриной светить. Хочешь посмотреть – кнокай в окно, там всё, как в зеркале. И на улице головой не крути, смотри в витрины, только не на барахло, а в отражение. Нам пешком два квартала пилить, что угодно может случиться.
На душе становилось спокойнее. Владимир Дмитриевич вдруг понял-что бы не произошло, голос поможет выбраться из любой неприятности. Ему даже стало интересно, что же будет дальше. Всё было, как в книжке про разведчиков, только, к сожалению, нельзя было посмотреть последнюю страницу.
Оказавшись на поверхности, Владимир Дмитриевич быстро прошел мимо цветочников и зашагал к «Юному технику». Как было велено, он шел, не торопясь, но и не останавливаясь понапрасну, и смотрел с интересом в витрины, как настоящий приезжий, время которого жестко расписано между ГУМом, универмагом «Москва», Елисеевским и театром Оперетты. Глаза его внимательно скользили по отражениям прохожих, а голос, тем временем, вещал:
– Пойдешь в отдел электротехники. Потолкись там минут пять у стеллажей, потом возьми пятидесятиметровый моток телефонного провода, два аккумулятора для мотоцикла и электроконструктор, в котором есть большая катушка. Потом канай в фотоотдел и возьми там две одноразовые вспышки. Заплати за всё на центральной кассе, где людей побольше и быстро домой. По пути зайди в аптеку на углу и купи десять баночек марганцовки. Если спросят, зачем, улыбнись и опусти глаза.
Слушая инструкции, Владимир Дмитриевич благополучно добрался до магазина, ещё раз проверил, нет ли хвоста, и приступил к выполнению поставленной задачи. Нагруженный покупками, он вышел из «Юного техника», размышляя, зачем ему такой странный набор товаров. Всю дорогу, прячась за раскрытой газетой, он безрезультатно пытался понять смысл происходящего. У голоса спрашивать было страшно. От напряжения у Владимира Дмитриевича разболелась голова и снова захотелось плакать.
– Что сопли развесил? – язвительно спросил голос, – дрейфишь, фраерок? Всю жизнь трусом был, в торец получал, ответить боялся. Ничего, ты у меня живо похрабреешь.
– Что Вам от меня нужно? – дрожа, подумал снова Владимир Дмитриевич.
– Храбрости, осторожности и беспрекословного подчинения. Сейчас приедем домой, будешь играть в конструктор. Помнишь, как ты хотел конструктор и боялся попросить? Во-о-от, сейчас наконструируешься вволю, – продолжал издеваться голос.
Полностью потеряв чувство реальности, Владимир Дмитриевич сошел на своей остановке и, понукаемый голосом, побрел в аптеку. Там он, как было велено, купил марганцовки и направился к дому. Он доехал на лифте до четвертого этажа, неслышно спустился по лестнице на третий, позвонил к себе и, только спустя три минуты, бесшумно вставил ключ в замок и осторожно отворил дверь.
– Молодец, – похвалил голос, – давай на кухню. Включи паяльник. Возьми в кладовке трехлитровый бутыль и поставь на пол. Насыпь до половины селитры.
Теперь высыпи туда пять баночек марганцовки…
Владимир Дмитриевич лихорадочно выполнял команды. Подчиняясь голосу, он досыпал еще селитры, опустошил в бутыль оставшуюся марганцовку и тщательно всё перемешал. Потом он разобрал магниевые вспышки, спаял их в последовательную цепь и закопал в селитре, оставив снаружи контакты. Всё ещё не понимая, что же он мастерит, Владимир Дмитриевич закрыл бутыль полиэтиленовой крышкой, провертел в ней две дырочки для электродов и припаял телефонный провод. Потом он соединил последовательно аккумуляторы, катушку и выключатель и припаял к телефонному проводу с другой стороны. Будучи человеком аккуратным, Владимир Дмитриевич тщательно закрепил детали собранной схемы на эбонитовой пластинке с дырочками, замотал изоляционной лентой голые контакты и сложил в сумку получившееся устройство.
– Ну всё, – сказал голос удовлетворенно, – можем ехать. Лопатку туристскую в сумку положи, копать будешь. Только запомни – сапер ошибается только раз…
И тут Владимир Дмитриевич вдруг осознал, чем он занимался всё утро. В памяти его один за одним всплывали прочитанные в детстве литературные произведения на тему беспощадной борьбы с вредителями и диверсантами. Он с ужасом посмотрел на сумку с миной и попятился.
– Что, засканил? А ну в седло! Ты что, мятеж задумал, червь земляной? Лечь!
Встать! Лечь! Двадцать раз отжаться! – голос становился все громче и страшнее.
Не понимая, что происходит, Владимир Дмитриевич, всхлипывая, отжимался от пола.
– Лечь! – скомандовал голос в последний раз, – под стол, ползком! Встать!Владимир Дмитриевич встал, и в глазах его потемнело. От удара о крышку стола он щелкнул зубами и провалился куда-то в гулкую тьму…
Через полчаса сознание стало медленно возвращаться к Владимиру Дмитриевичу металлическим привкусом во рту и болью в прикушенном языке. Он открыл глаза и, когда резкость более-менее навелась, увидел над собой этикетку «Солнцевский мебельный комбинат №2».
– Что, опомнился, милок? – раздалось в голове ласковое воркование, – будешь еще баловаться?
Владимир Дмитриевич сел под столом и всхлипнул. Баловаться ему уже больше не хотелось. Ему было страшно, больно и очень тоскливо. Он выбрался из-под стола и стал медленно собирать в полиэтиленовый пакет следы своей подрывной деятельности.
– Мужчина, – похвалил голос, – только не вздумай выбрасывать в мусоропровод. Сейчас поедем, выбросишь в урну в сортире рядом с вокзалом. Ты лепень-то свой сними, будем в маскарад играть. Одень стройотрядовскую ветошь, в кладовке валяется уж девять лет как. Студент из тебя, конечно, позорный, ну да кому какое дело.
– Зачем форму, – робко подумал Владимир Дмитриевич.
– А затем, дубина, что иначе тебя с таким мешком или за легавые за белочника примут, или, того хуже, порядочные на гоп-стопе возьмут. Ты бы посмотрел на себя – типичный Володя, один твой вид вызывает желание схватить за морду, а уж если с мешком, так сам бог велел. А у студента отбирать нечего, да и бить смысла нет, пускай едет себе коровники строить в пустыне… Лопатку возьми, да маяк, тебе там солнце светить не будет.
Соблюдая все меры предосторожности и конспирации, Владимир Дмитриевич направился к метро. Голова всё ещё кружилась от давешней встречи со столом, время от времени подступала легкая тошнота, и в глазах немного двоилось. Владимир Дмитриевич обреченно ехал под землю и слушал.
– Мочить не будем, не ссы. Давай на Киевский. Едем в Рассудово, там есть одно дело. На вокзале купи расписание электричек, по пути изучишь, обратно надо будет быстро делать ноги, – деловито объяснял голос. – И по быстрому, там легавых, что зеков в столыпине – один на одном. И запомни – спалишь себя, значит спалишь меня. А ты ведь не хочешь, чтобы у меня были неприятности, правда?
Под стук колес Владимир Дмитриевич, уткнувшись в газету, слушал и запоминал наставления. Ему стало ясно, что впереди опасное, физически трудное и очень ответственное задание. Он разволновался, как однажды, на первом курсе, перед экзаменом по истории партии. Он даже машинально приложил руку к груди, проверить, лежит ли во внутреннем кармане зачётка. Зачётки не было, и Владимир Дмитриевич снова задрожал.
– А ну не дрожать! Забыл где находишься? Или хочешь прямо в вагоне пооджиматься?
Голос неистовствовал. Владимир Дмитриевич перестал дрожать и с ужасом слушал, что же будет дольше. Но дальше почему-то ничего не было. Голос вдруг надолго замолчал, и предоставленный самому себе, Владимир Дмитриевич приехал на вокзал и, обходя милиционеров и дружинников, пробрался в пригородные кассы и купил билет до Рассудова.
Уже стоя на перроне, Владимир Дмитриевич отважился:
– А почему в Рассудово?
– А потому, дубина, – немедленно отозвался голос, – что ты сам пересчитывал водку, которую отправили позавчера в это самое Рассудово, в Кузнецовское хозяйство, в обмен на масло для заводской столовой. Они там перепились все, как свиньи с ихней фермы – бомбежкой не разбудишь, где уж тебе с нашей хлопушкой. Инкассатор приедет в сельпо только послезавтра, значит бабки за водку ещё в сейфе.
– А мина тогда зачем? – совсем осмелел от любопытства Владимир Дмитриевич, – взрывать сейф?
– Ну бажбан! – с делано грустно-удивленным выражением сказал голос, – если ты, бивень рогатый, рванешь медведя, что от бабок останется? Сейф надо нежно брать, как маруху, понял? Чуть не так прижмешь, и всё – забудь. Нам до сейфа еще добраться надо. Там на двери такой калач висит – за две ночи не уговоришь. Шнифер-то из тебя никакой. Заднюю стену рвать будем, -неожиданно заключил голос.
Электричка медленно плыла. Владимир Дмитриевич сидел на жесткой скамейке и подавленно следил за мелькающими в окне столбами. Однако, последние слова голоса подействовали на него несколько оживляюще. Он вздрогнул, сглотнул подкативший ком и прижал сумку к себе.
– Прикатим на бризец, сначала залезешь во двор, перетащишь к стене пару бочек,ящик,иличегоунихесть,чтобнеспалили,кактытамроешься.Понял?
– Понял. А если заметят? – робко добавил Владимир Дмитриевич.
– Шебуршать не будешь, не заметят, они там всем селом от водки мертвые лежат, даже легавый с председателем. Давай, шевелись, выходить пора.
Владимир Дмитриевич встал и, отвернувшись от сидящих напротив дачников, довольно непринужденно направился к выходу. Непринужденность эта давалась ему с трудом, но страх воспоминания о давешней физподготовке заставляли превозмочь страх, и он шел легко и уверенно, с видом столичного студента-бездельника, стройотряд для которого – лишь повод не просыхать в течение двух месяцев и возможность расширить круг интимных знакомств.
На станции Владимир Дмитриевич уже привычно увернулся от взгляда дежурного милиционера, и стал изучать расписание поездов у пригородных касс. Первая электричка в сторону Москвы была в пять двенадцать.
– Нет, так не пойдет, – сказал вдруг голос, – с торбой тебя срисуют в момент.
Вертанешь велик в любом дворе, поедешь до Апрелевки, а там уже на змея влезешь, или на наро-фоминский автобус. Это будет часов семь – полвосьмого, деревня в Москву попрет, среди них юркнешь низом, уже никто не запортняжит.
Владимир Дмитриевич тем временем шел по пыльному проселку мимо каких-то частных домов. Уже темнело. Вдали за оградой слышался смех, пахло самогоном и шашлыком из костра. После мостика через Пахру, дома сменились на скучные поля, и Владимир Дмитриевич, оглянувшись по сторонам, сошел с дороги в лесополосу. Сумка была тяжелая, к длительным пешим прогулкам на свежем воздухе Владимир Дмитриевич был непривычен, но остановиться боялся. Голос угрожающе молчал, от чего на душе продолжало быть тягостно и неспокойно. Пройдя километра два с половиной, Владимир Дмитриевич робко присел, ожидая окрика. Но голос, напротив, не возражал.
– Посиди, пускай стемнеет. Ты ночью машину на дороге увидишь скорее, чем водитель тебя. Тут военных частей, что баб на танцах, того и гляди кантемировцы или таманцы колонной пойдут, а ты вот он весь, взрывничок. А в темноте можешь по дороге идти, но если машина, сразу в канай в кювет.
Тем временем сумерки победили, стало свежо, и задремавший от изнеможения и перенесенных за день переживаний Владимир Дмитриевич вздрогнул и проснулся.
– Это был сон, – обрадовано подумал он, – просто кошмар, со всеми бывает, -Владимир Дмитриевич медленно повернул голову сначала направо, потом налево. Местность была сельская и совсем незнакомая. Ему стало страшно.
– Фраерок, – зазвучало вдруг, – ну-ка вставай! Ты что, сюда массу давить приехал? Ты так до утра не дойдешь.
Владимиру Дмитриевичу вдруг вспомнилась этикетка солнцевского мебельного комбината No 2, и он поспешно вскочил, поднял сумку и почти побежал к светящимся вдали избам.
– Ты что ломишься через лес, будто лось от погони? Тебя небось в Яковлевском слышно. Перебудишь всех сиварей, и плакали твои денежки. Тихо давай, чтоб в деревню вошел, как тень, понял?
– Понял, – машинально ответил Владимир Дмитриевич, притормаживая, и вышел на проселок.
* * *
К полуночи Владимир Дмитриевич был в деревне. В некоторых домах горел свет, но на улице не было ни души, в клубе было темно, а лавочки у сельсовета пустовали. Вероятно, голос был прав, и всё село спало пьяным сном.
У сельпо Владимир Дмитриевич снова осмотрелся на предмет наличия любопытствующих аборигенов и, не найдя никого и ничего подозрительного, поправил на плече сумку, и полез через забор.
Всё шло по плану. Оставаясь незамеченным, Владимир Дмитриевич прокрался к задней стене, забаррикадировал себя бочками и ящиками в углу между задним крыльцом и стеной и занялся земляными работами. Опыта явно не хватало, Владимир Дмитриевич сорвал ноготь, поцарапался, но страх перед голосом, помноженный на усердие и врожденную добросовестность победили, и через сорок минут продукт его пиротехнического таланта уютно почивал в яме, вырытой аккуратно у фундамента. Присыпав устройство землей, Владимир Дмитриевич Поставил сверху ящик, на него пустую бочку и стал разматывать телефонный провод из сумки, пятясь, как в фильмах про связистов. Луна вдруг исчезла за облаком, и стало совсем темно. Осмелев, Владимир Дмитриевич перебежками добрался до забора, выломал лопаткой доску и вылез наружу. Через минуту он уже был в рощице за клубом. -Стой, дубина! – прокомментировал его действия голос,-ты пока обратно дойдешь, Солнце взойдет. Забыл, зачем приехал?
– А теперь что? – спросил Владимир Дмитриевич, остановившись. Он совсем запыхался, а от страха и возбуждения колени его дрожали и ладони стали липкими и холодными.
– А теперь – огонь! – скомандовал голос, – шементом!
Как настоящий красноармеец, без единой мысли в голове, Владимир Дмитриевич, четко выполнил приказ. В выключателе заискрило, запахло паленой проводкой и канифолью, и Владимир Дмитриевич увидел, как окрестности на миг озарились, словно в грозу от молнии.
– Почему так тихо? – успело мелькнуть в голове, и тут раздался грохот, и
Владимира Дмитриевича, словно волной прибоя швырнуло на ствол дерева
позади.
– Что ж ты стоял, как остолоп? Это тебе не бенгальские огни в Новый Год. Открой рот, тетерев! Оглох совсем, поди. Даже звонаря не услышишь. Сиди теперь, пока в голове гудеть перестанет.
Владимир Дмитриевич послушно опустился на землю. В голове на самом деле гудело, и соображалось очень трудно. Однако, минут через десять, в голове прояснилось и способность воспринимать мир таким, какой он есть на самом деле, похоже, окончательно вернулась к Владимиру Дмитриевичу. Он встал, внимательно, насколько позволяла кромешная подмосковная тьма, оглядел окрестности и, пригибаясь, перебежками направился к знакомой дырке в заборе.
Приблизившись к зданию сельпо, Владимир Дмитриевич со страхом и удивлением ознакомился с результатами своей подрывной деятельности. Крыльцо обрушилось полностью, а в стене красовалась огромная дыра с неправильными краями. Снаружи дым уже развеялся, но внутри было довольно туманно и пахло порохом.
– Что замер? – поинтересовался голос, – канай в подсобку. Там на вешалке старый ватник висит, в нем наверняка ключ. Люстру зажги.
Владимир Дмитриевич включил фонарик и пошел в подсобку. Там он вынул из кармана ватника ключ и открыл сейф. По долгу службы, Владимиру Дмитриевичу и раньше приходилось видеть крупные суммы, но это было не то. Это были купюры, которые он по ведомости просовывал в окошко, и после этого уже никогда их не встречал. Относился поэтому он к деньгам без интереса и, даже, брезговал слюнявить палец, когда их считал. Но здесь вдруг все оказалось совсем по-другому. При виде аккуратных разноцветных штабельков, перепоясанных желто-красной банковской лентой, Владимир Дмитриевич вдруг испытал совершенно новое для него чувство. В мгновение голова его заполнилась планами и мечтами. В темноте сейфа, как в экране телевизора, он видел себя на мостике двухмачтовой яхты, переводящим подзорную трубу с пальмового берега на бикини девушек, загорающих в шезлонгах на палубе. Во внутреннем кармане капитанского кителя он чувствовал приятную тяжесть американского паспорта, и ухо его ласкал гул винтов приближающегося личного вертолета с почтой и провиантом.
– Не тормози, бросай капусту в мешок, скоро светать начнет, – вернул Владимира Дмитриевича к действительности голос.
– Есть! – зачем-то ответил Владимир Дмитриевич и начал лихорадочно сгребать пачки в сумку. Всё не влезло, и тогда он стал распихивать остатки по многочисленным карманам стройотрядовского своего костюма.
Выйдя во двор, Владимир Дмитриевич со страхом увидел розовую полоску у горизонта. Сумка была очень тяжелой, раздутые карманы мешали, но Владимир Дмитриевич, окрыленный удачей, быстро шел по улице, заглядывая во дворы. К великой радости своей, он довольно быстро наткнулся на «Украину», валявшуюся в кустах. Велосипед был весь ободранный, со ржавыми педалями, но зато с багажником. Привязав сумку, Владимир Дмитриевич вдруг вспомнил, что на велосипеде он не катался лет двадцать. Безуспешно попытавшись сесть в седло на ходу, он неуклюже перевалился через раму, вильнул несколько раз рулем и медленно, продолжая повиливать, поехал по проселку. Он снова весь вспотел и задрожал.
– А ну крути педали! У тебя пешком шустрее получается. Давай-давай, лягавка сзади, – подбодрил голос.
Владимир Дмитриевич споро завертел педалями, попытался оглянуться, но снова вильнул и чуть не упал.
– Не вертись, как акробат под печником, дави педали!
Владимир Дмитриевич послушно прибавил скорости и запылил в сторону Апрелевки. Постепенно он успокоился, и мысли о коралловых рифах, прекрасных туземках и дворецком, с учтивым поклоном открывающем дубовую двухстворчатую дверь его замка заняли место страхов и переживаний. Дворецкий был вылитый Карманов – бригадир из цеха наладки. Сейчас он не орал в окошко матом и не брызгал слюнями, а, подобострастно улыбаясь, снимал с Владимира Дмитриевича кашемировое пальто.
К половине восьмого Владимир Дмитриевич уже был на автостанции, и через десять минут ехал на забитом до отказа апрелевскими жителями автобусе. Отгородившись от возможных следопытов подобранной у касс газетой, он блаженно прикрыл глаза и стал предаваться грезам о сладком будущем. Владимиру Дмитриевичу вдруг совершенно ясно представилась банкнота с его изображением. Он тряхнул головой, банкнота исчезла, а ее место заняла широкая паркетная лестница, покрытая персидским ковром. Владимир Дмитриевич шел по ней обутый в пыльные туфли, а за ним семенили двое слуг, и один маленьким пылесосом чистил следы на ковре, а другой на ходу протирал Владимиру Дмитриевичу туфли замшевой тряпочкой. Две девушки прижимались к нему с двух сторон и смотрели в лицо восхищённо и преданно. Остановившись в холле второго этажа, Владимир Дмитриевич устало бросил на пол фрак и цилиндр и, распорядившись принести дамам шампанского, скрылся за дверью кабинета со словами: «У меня сегодня день зарплаты». Он довольно закрыл за собою дверь, точно зная, что девушки робко топчутся у двери, потрясенные загадочностью его слов…
Так, в полудреме и мечтах, он доехал до Киевского вокзала. Выйдя из автобуса, он внимательно оглядел окрестности и прыгнул в отходящий троллейбус. Проехав две остановки, он вышел, перешел через подземный переход на остановку напротив и, пропустив один троллейбус, сел в следующий. На Киевской он, смешавшись с толпой, вошел в метро, ловко обошел милиционера сзади и бросил жетончик в турникет.
Всё радостно трепетало в душе Владимира Дмитриевича. Разбухшие карманы и оттягивающая плечо сумка придавали уверенности и сознания превосходства над окружающими. Он посмотрел внимательно на людей, мерно покачивающихся в такт движению поезда, и вдруг испытал острый приступ самоуважения. Снова прикрыл глаза, Владимир Дмитриевич оказался в кабинете с дубовыми панелями, кожаными креслами, двухтонным сейфом с электронным замком и огромным письменным столом на котором, сияя в свете зеленой настольной лампы, красовался золотой арифмометр. Владимир Дмитриевич подошел к стене, уставленной книжными полками, и слегка потянул на себя двенадцатый том Брокгауза и Эфрона в тисненом кожаном переплете с золотыми буквами. Стена бесшумно отошла, и Владимир Дмитриевич прошел через потайной ход в секретную комнату, оборудованную под заводскую кассу. Все было точь-в-точь, как на заводе, только ещё на стене красовался его конный портрет, а на столе был пульт управления с кнопками, телефонными трубками и маленькими телевизионными экранами, как в Центре управления полётами. Он нажал кнопку и сказал тихо, но строго: «Воронова, несите деньги». Немедленно появилась Елена Андреевна в расстёгнутой до пупка белой рубашке на голое тело и в блестящих лосинах. Перед собой она катила тележку с деньгами. Владимир Дмитриевич по-хозяйски пощупал её за грудь и сказал: «Начинаем». Воронова нажала кнопку громкой связи и торжественным голосом, с выражением сообщила о начале выдачи зарплаты. Мгновенно у окошка выстроилась очередь домашней прислуги. Челядь стояла смирно, и хоть в глазах ожидающих угадывалось нетерпеливое желание, никто не смел открыть рта. «Слюнявьте!» – скомандовал Владимир Дмитриевич Елене Андреевне, и та, высунув язык, стала отсчитывать по ведомости купюры, тщательно облизывая каждую с обеих сторон. Потом она отдавала пачку Владимиру Дмитриевичу, а он говорил в микрофон фамилию. Вызванный заглядывал окошко, и Владимир Дмитриевич бил его пачкой мокрых купюр по носу. Услышав «Спасибо Ваше Сиятельство», он отдавал деньги очередному получателю, каждый раз добавляя «Задавись, холоп»…
На Добрынинской нужно было переходить, и Владимиру Дмитриевичу пришлось на время прервать выдачу зарплаты. Но, влекомый на Серпуховскую эскалатором, он снова оказался у окошка. Следующим зарплату получал бывший директор завода, а ныне конюх в усадьбе Владимира Дмитриевича, Егор Степанович Крутов, или просто Егорка. Он просунул своё мясистое лицо в окошко и льстиво улыбнулся.
– За деньгами пришёл, бездельник? – строго спросил Владимир Дмитриевич.
– Так точно-с, Ваше Сиятельство. За ними, проклятыми, – волнуясь ответил Егорка. Нужны-с. Дети у меня.
– Ах, дети, говоришь? Ну тогда получай авансом за две недели вперед! – и Владимир Дмитриевич стал бить его по красному рыхлому носу довольно толстой пачкой. Елена Андреевна, зная особое расположение Владимира Дмитриевича к Егорке, специально выбрала самые мелкие купюры и обслюнявила их особенно тщательно. Владимир Дмитриевич наотмашь хлестал Егорку по носу, удары становились всё сильнее, голова Егоркина моталась из стороны в сторону, насколько позволяли края окошка, и тут из носа пошла кровь. В животе у Владимира Дмитриевича вдруг что-то сладостно задрожало, колени сжались и ягодицы покрылись потом. Он даже застонал прерывисто, уже зная,что ещё два-три удара, и оргазма не миновать. Он снова замахнулся,прицеливаясь в покорно подставленный нос…
– Эй, карась потворный, ты чё хвост поднял, вроде вокруг ни одной приличной биксы, – раздалось вдруг в голове.
Голос был совсем некстати. Под его беспардонным воздействием выдача зарплаты вдруг развеялась, и Владимир Дмитриевич с явным нежеланием вернулся в мир эскалаторов и поездов.
– Ну чего тебе, бабки ведь уже у меня, – довольно нагло обратился он к голосу и повернул к перрону Чертановского направления.
– Эй, ты что это грызло раскрыл? Молчать!
Голос заорал так громко, что Владимиру Дмитриевичу показалось, что голова его сейчас лопнет. От неожиданности он остановился в трех метрах от перрона, мешая окружающим. Москвичи, спешащие в вагоны, ругались, задевали его за сумку и карманы, кто-то наступил на ногу. Голос продолжал: -Ты куда направился, лох драный? Ты что, решил, для тебя капуста? Закати губу! Едем на завод, получку будешь выдавать.
Ираклий Шанидзе
Апрель 1999